Именно ошибки делают нас интересными. У тебя всё под контролем, и это хорошо, но скучно © Greg House
Женщина, больная ностальгией, всегда не с тобой. Она смотрит в лес, подобно волку, и постоянно высчитывает, когда ей в следующий раз удастся сбежать. Она идёт домой, тоскливо глядя на свет в горящих окнах — но если свет в окнах не горит, она глядит еще тоскливей. Она устраивается под одеялом, обнимая тебя за плечи, подставляя тебе грудь и руки, и одновременно тоскуя по запаху травы на сенокосе. Ты не можешь предоставить ей бесконечный сенокос, у тебя четыре времени года, а у неё — одно. Оно называется «не оно».
Зима — не оно, потому что зимой нельзя дышать травой. Весна — не оно, потому что где мои жёлтые листья. Лето, понятное дело, не оно, потому что на маминой даче так не пахло, а пахло совсем не так. И осень тоже не оно — тональность не та, нота не та, инструмент не тот. Ты бегаешь между полками в магазине, пытаясь найти хоть что-нибудь, что её устроит, а она тоскует: не то. Она хочет жить не здесь. Спроси её — где, и она уверенно ответит: там. Отправь её туда, отправь немедленно, и можешь смело стелить постель: не успеет стемнеть, как она вернётся. Мрачная. Потому что любое «там» , становясь «здесь», перестаёт её интересовать.
Всю вашу жизнь ты будешь курить в коридоре, где она собирает вещи. Не пытайся засунуть в её чемодан семейную фотографию или старую куклу: все семейные фотографии и старые куклы и так давно в её чемодане. Она их оттуда не вынимает, она же без них не может — потому что а вдруг она там затоскует? И ведь затоскует. И вынет твой портрет, и оросит его слезами, и кинется обратно, и распакует чемоданы, и устроится на твоём плече, и вздохнёт печально. Спроси её, что с ней. Она ответит — скучаю. По чему, по кому? По тому, в чьих руках скучала по тебе.
Женщина, больная ностальгией, может быть рождена где угодно. Не исключено, что она когда-то переехала из страны в страну или из города в город, и теперь скучает — но это необязательно. Может быть, она сменила место жительства в раннем детстве. А может, и никогда не меняла — этим хуже всего. Эти скучают по тому, чего никогда не видели. Впрочем, другие тоже. Им ведь только кажется, что они знают, куда хотят.
Нельзя жениться на ней, нельзя. И ты это знаешь — уже беря её за руку в первый раз, уже осторожно ведя к венцу, уже поднося лицо к её губам, знаешь: не женись. Не моги. Не живи. Не выйдет. Жить с ней может только один человек. Только тот, чья ностальгия куда сильней. Только тот, кто — гладя её по голове, обнимая ночами прохладные плечи, лелея, жалея, шалея, но уговаривая потерпеть — перекрывает ею собственные боли, загораживается ею от собственного «не могу» и пристально смотрит на мир её редко вспыхивающими глазами.
Ты прижимаешь её к себе, успокаивая после ночного крика, и рука равномерно ходит по вздрагивающей спине: ничего, ничего…
©
Зима — не оно, потому что зимой нельзя дышать травой. Весна — не оно, потому что где мои жёлтые листья. Лето, понятное дело, не оно, потому что на маминой даче так не пахло, а пахло совсем не так. И осень тоже не оно — тональность не та, нота не та, инструмент не тот. Ты бегаешь между полками в магазине, пытаясь найти хоть что-нибудь, что её устроит, а она тоскует: не то. Она хочет жить не здесь. Спроси её — где, и она уверенно ответит: там. Отправь её туда, отправь немедленно, и можешь смело стелить постель: не успеет стемнеть, как она вернётся. Мрачная. Потому что любое «там» , становясь «здесь», перестаёт её интересовать.
Всю вашу жизнь ты будешь курить в коридоре, где она собирает вещи. Не пытайся засунуть в её чемодан семейную фотографию или старую куклу: все семейные фотографии и старые куклы и так давно в её чемодане. Она их оттуда не вынимает, она же без них не может — потому что а вдруг она там затоскует? И ведь затоскует. И вынет твой портрет, и оросит его слезами, и кинется обратно, и распакует чемоданы, и устроится на твоём плече, и вздохнёт печально. Спроси её, что с ней. Она ответит — скучаю. По чему, по кому? По тому, в чьих руках скучала по тебе.
Женщина, больная ностальгией, может быть рождена где угодно. Не исключено, что она когда-то переехала из страны в страну или из города в город, и теперь скучает — но это необязательно. Может быть, она сменила место жительства в раннем детстве. А может, и никогда не меняла — этим хуже всего. Эти скучают по тому, чего никогда не видели. Впрочем, другие тоже. Им ведь только кажется, что они знают, куда хотят.
Нельзя жениться на ней, нельзя. И ты это знаешь — уже беря её за руку в первый раз, уже осторожно ведя к венцу, уже поднося лицо к её губам, знаешь: не женись. Не моги. Не живи. Не выйдет. Жить с ней может только один человек. Только тот, чья ностальгия куда сильней. Только тот, кто — гладя её по голове, обнимая ночами прохладные плечи, лелея, жалея, шалея, но уговаривая потерпеть — перекрывает ею собственные боли, загораживается ею от собственного «не могу» и пристально смотрит на мир её редко вспыхивающими глазами.
Ты прижимаешь её к себе, успокаивая после ночного крика, и рука равномерно ходит по вздрагивающей спине: ничего, ничего…
©